Не буду пересказывать всю программу праздника. Если хотите подробнее узнать о том, что там происходило, загляните на сайт Лотошино, особенно в его фотоальбом:
http://lotoshino.gallery.ru/watch?ph=BS ... e=mainlist. Я ведь в нашем фотоальбоме представила только "своих", а в лотошинском отражен и первый день тряпкинских чтений, и все участники второго дня фестиваля.
Я, конечно, опять буду говорить о "своих".
Николай Колычев. Худощавый, аккуратный, немного строгий, подтянутый, красивый. Вспомнила его строчки:
Был неидеально я побрит,
И костюм давненько неутюжен...Нет, сегодня все не так. И побрит идеально, и костюм — с иголочки.
Ему предоставили слово сразу после вручения премии. Николай сказал, что, очевидно, премию ему дали за созвучие его стихов поэзии Николая Тряпкина, отметил большое влияние этого поэта на развитие своего творчества. И, без долгих рассуждений, сразу начал читать стихи:
В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.
Птицы плачут — сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.
От жены — трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.
Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,
Он хотел взлететь над жизнью,
Над собой — смешным и страшным.
И вонзал он в небо руки
С криком — чуть не журавлиным,
И ветвились в сладком муке
Струны жил на шее длинной.
«Улечу!» — и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.
Подошла жена родная,
Голову взяла в ладони:
— Ты куда бежал?
— Не знаю.
— Ты чего хотел?
— Не помню."Как читает! Мороз по коже!" — услышала я за спиной.
Я страшно волновалась, когда ехала на церемонию вручения премии, словно это мне надо было ее получать и выступать перед зрителями. "Интересно,— думала я,— а Николай волнуется? Наверное, нет. Ему ведь не привыкать награды получать и стихи читать перед полным залом".
Ошиблась я. Волновался Николай, поэтому сбился, когда читал "Оборотня". После этого уже держал в руках книгу, подстраховывал себя, читая следующие стихи:
Приморозило. И снег уже — стойкий.
За окном — в сугробах — автомобили.
Бич на улице замёрз. На помойке.
Нынче ночью. Поутру — вывозили.
Что с того? Однажды смерть встретит каждый.
Может, к лучшему — отмучился, бедный.
Он, вообще-то, был нисколько не страшный,
Не назойливый, не наглый, не вредный…
Смерть одна, да помираем — все розно.
Жизнь одна, да всяк по своему мерит…
А в подъезде он, поди, не замёрз бы.
Но вы видели подъездные двери?
Я проснулся нынче ранней порою,
Я глядел в окно — его увозили.
Вы стучитесь — учат нас — вам откроют…
Вряд ли кто-то вам откроет в России.
Умер бич. Не друг, не враг… Просто — лишний,
Только сердце болью стиснуло — ой, как!..
Ведь Христос всегда ходил к людям — нищим.
Кто мне скажет, кем он был — бич с помойки?
Малодушны стали мы, узколобы!
Обезлюбели, мечтая о чуде…
Человек — он всякий — Богу подобен.
Постучит Христос — вы впустите, люди?
…Сам себе организую попойку,
Ночь повиснет за окном темью вязкой…
Бич на улице замёрз. На помойке.
Ну, и Бог с ним…
И Бог — с ним!
А я — с кем?!.Боль за своих соотечественников, тревога о судьбе России — чувства, которые вместе с поэтом испытывали сидящие в зале. Николай читает следующее стихотворение о Родине, и зал замирает единой болью и тревогой:
О, Родина! Что с нами будет дальше?..
О, Господи! Страшнее смерти — жить…
Стоят и плачут девочка и мальчик.
Пьяней вина меж ними мать лежит.
Они стоят, пугливо озираясь,
Её позор пытаясь заслонять.
И пыжится, с карачек поднимаясь,
Растрёпанная, спившаяся мать.
Кряхтит, хрипит отборной матерщиной,
Лицо в соплях, и рукава — в грязи…
А мимо — милицейская машина
Проехала, слегка притормозив.
Какой им прок от этой… безработной…
Презрительно взглянули с высоты.
Да… Брезгуют мочою и блевотой
Холеные и сытые менты.
А детская любовь не знает срама.
Вцепились в мать, глядят машине вслед…
Всем — пьяница. А им — родная мама,
У них другой на белом свете нет.
Их детвора, собравшись, задирала:
Кто палкой бросил, кто толкнул, кто пнул…
Девчонка маме сопли утирала,
А мальчик — за рукав её тянул.
Шли мимо мужики. Остановились.
И долго вспоминали, подлецы,
Когда они и сколько с ней любились,
И спорили: кто у детей отцы.
— Не надо, мама, люди. Стыдно, мама…
— Ну, мамочка, вставай, в конце концов!
Вновь мальчик за рукав тянул упрямо,
И дочка утирала ей лицо.
А мать на них глядела обалдело
Без разума, без чувства, без души…
И, всё-таки с трудом подняла тело,
Досадуя на то, что надо жить.
… Её под руки дети уводили.
Нетвёрдо шла, покачиваясь, мать…
Когда бы мы Россию ТАК любили,
Тогда бы мы смогли её поднять!Николая Ивановича Тряпкина вспоминают лотошинцы как человека странного. Ходил он всегда с березовой палкой, общаться с ним было сложно по причине его сильного заикания. Поэтому свои стихи на творческих вечерах он не читал, а пел. Наверное, поэтому и сейчас его чаще поют, чем читают. Возьмите ту же "Летела гагара" — на вечере я слушала эту песню от разных исполнителей аж в трех интерпретациях.
Наш Николай в заключение тоже выступил как сказитель — спел под гитару свое стихотворение "Гусляр и барин". Оно длинное, размещать его не буду. Кому интересно, загляните на сайт Ольги Лукичевой. Скажу только: мне и другим зрителям в момент исполнения показалось, что в руках у Колычева не гитара, а гусли.
Программа праздника была насыщенной, поэтому Николаю выделили для выступления всего 7-10 минут. Он не нарушил регламента, не задержался ни на секунду. А мне этого времени было ох как мало! Но зато я услышала в исполнении автора именно те стихи, которые сама не читала друзьям, боясь их глубины, неправильной расстановки акцентов при чтении.
Николаю вручили гвоздику, которую он тут же передарил мне.
Продолжение следует.
