Юлия Струкова родилась 21 января 1975 года в поселке Инженерный Нижегородской области в семье военного. Позже с семьей переехала в Кандалакшу, где закончила учебу в школе номер 10. В 1995 году ее поэтический талант оценили местные писатели, Юлю пригласили в городской литературный клуб "Феникс". Публикации последовали сначала в кандалакшской газете, затем в в областной - "Мурманском вестнике", в альманахе "Мурманский берег". Силами клуба был издан сборник молодой поэтессы "О чем-то рвущемся и тонком..." , ее стихи вместе с другими вошли и в другую "фениксовскую" книжицу. Несомненно, Юля смогла бы стать со временем автором не одной книги уже мурманского издательства с хорошим тиражом - то, как она писала, не оставляло равнодушным никого. Прогрессирующая болезнь не дала этой замечательной девушке вырасти в крепкого поэта, хотя уже тогда она имела свой, ни на кого не похожий голос. Юля умерла в двадцать восемь. А стихи ее остались - такие же живые, жизнелюбивые, разноречивые, какой она была сама.

Разбивают Россию на части, Разделяя её на куски. Не боятся поборники власти, Что засохнет она от тоски. Не боятся, ведь принято верить, Что глубинки живительный сок Сможет всё перештопать и склеить В самый поздний критический срок. Малой каплей в надтреснутой чаше, Малой толикой чистой воды Город белых ночей – Кандалакша Чёрных бед замывает следы. Багаж уложен. Выхожу. Уже прохладно. Вечереет. Тебя до рощи провожу, А дальше смысла не имеет. И не имеет смысла день, Прошедший в суматошных сборах, И беспричинная мигрень, И взгляды, полные укоров, Наш разговор наедине, Бессмысленный, как смерть ребенка – Ни о тебе, ни обо мне, О чём-то рвущемся и тонком. Под страхом смерти не смогу Всю душу я излить подруге. О вечной думаю любви, Подруга думает о друге. Ее мечта – длиною в ночь, Моя мечта – длиной в столетье. Она сумеет превозмочь, Сумею ли всю жизнь пропеть я? Пытаюсь идеал найти, Ей идеал совсем не к спеху. Боюсь подвергнуть я мечту Насмешке, просто злому смеху. Душевная прелюдия, Начало вдохновения. И персиком на блюде – я, И ломтиком печения. Готов конец истории, Всё к завершенью близится. Я – выкладка теории, Захлопнутая книжица. Тлеет шиповник в кострище июля, Пальцем рисую своё имя «Юля» Я на песке,               что сквозь пальцы как годы… Важный щенок неизвестной породы, Лая, с восторгом несётся за чайкой, Может быть,               станет когда-нибудь лайкой. Нюхает воздух со знанием дела. Я так пыталась, но не сумела. Пахнет июлем, шиповником сладко. Встала, с колен соскользнула тетрадка. Белая дверь из «сейчас» в «никуда». Пёс, моё имя, песок и года. Уважаемые посетители!Приглашаем Вас принять участие в обсуждении творчества кандалакшских поэтов в нашей "Литературной гостиной"

Смеялась беззлобно и горько Глазами коньячного цвета, Держась за зелёную стойку Вагона, почти раритета. Колёсные пары, как бабы, Уже причитали на рельсах: «Туда бы, туда бы, туда бы, Туда, где земля в эдельвейсах!» В обиде губы задрожат... Ну что ты, милая, не надо. Смотри, ещё снега лежат Кругом, куда хватает взгляда. Ещё всё чисто и бело, Пусть чуть не так, как ты хотела – Как чёрно-белое кино, Всё так наивно и несмело. Не плачь, хорошая моя, Придёт конец Полярной ночи, И до начала сентября Всё будет так, как ты захочешь. Мне в середине августа Уныло и безрадостно, А в середине сентября Живу, об августе скорбя. Но где-то ближе к декабрю Мне кажется – октябрь люблю, А в декабре ноябрь дороже Своей погодой непогожей. Холодное утро в бетонной квартире. Комната площадью три на четыре. Тёмные стены. Обшарпанный пол. Старый-престарый прабабушкин стол. Над головой абажур запылённый, Нынче он серый, был раньше – зелёный. Грязные окна уставились вдаль. На подоконнике – синяя шаль. Шалью заведует дымчатый кот, Он на ней спит, в общем – живёт. Вошло это утро прохладно-пустое, И говорить о нём больше не стоит. Я непригодна, как листок, Исчерченный бессмысленно. Я уезжаю на восток, С тобой оставшись мысленно. И поезд тихо шелестит Уставшими вагонами, И вечер за окном грустит С поблёкшими перронами. Ночь обоюдоострым чувством Кромсала нас на лоскутки. В устах любви мораль распутствовала, Была во благо и с руки. Сверкали гранями мгновения, Вскрывая вены на висках, И, зная вкус повиновения, Я таяла в твоих руках. Тёплыми руками, чуть шершавыми, Гладила блестящий край скамьи Дева с волосами ярко-ржавыми Лет шести, а, может быть, семи. Из кармана курточки потрёпанной Слизывал весенний тёплый свет Язычок перчатки перештопанной, Словно сладкий праздничный десерт. Головой вертя, как рыжим факелом, Пышным белым бантом шелестя, Предо мной предстало тихим ангелом. Нежное апрельское дитя.